Помните у классика - "вот приедет барин, барин нас рассудит!"
ПалЛексеич не зная отдыха и срока мотается по стране и спасает детишек, о чем поминутно
повествует в своем Твиттере. Ох, не бережет он себя, душа наша, ох не щадит!
но он всем поможет, всех рассудит, всех приласкает, ни о ком не забудет, со всеми сфотографируется.
Вот только за всем этим мельканием сообщений в Твиттере и белозубой улыбкой с экрана, ускользает одна маааааааленькая деталь, совсем незначительная на общем фоне - а что же именно он сделал? где именно на Руси стало уже жить хорошо детям?

Фото эти сделала Вера Дробинская. Тоже многим вам известный человек - она конечно не сделала так много, как ПалЛексеич, она всего лишь усыновила восьмерых детей-инвалидов, одного из которых из-за квартиры недавно отобрали у нее его биологические родители.
Помимо фото Вера написала письмо в ген. прокуратуру.
Уважаемый Юрий Яковлевич!
Посещая воспитанника детского дома-интерната для умственно отсталых детей Министерства социального развития и труда Астраханской области в с. Разночиновка Василия М, я не могла удержаться, и заехала на сельское кладбище, где хоронят также детей, умерших в данном ДДИ.
Я была в шоке от увиденного. Много маленьких бугорков, даже не подписанных. Кое-где памятники, по-видимому, поставлены родственниками умерших детей, где надписи почти стерлись. Один памятник привлекает внимание, на нем написано: «От мамы - прости». Имя ребенка Василий Ф. Умер он, как следует из записи на памятнике – 6 ноября 2007 г. Однако шеф-волонтер этого ребенка из сообщества «Невидимые дети» Галина С. уверяет со всей ответственностью, что в марте 2008 г. этот ребенок был еще жив. Во всяком случае, так ей говорили воспитатели. Некоторые могилы производят впечатление «братских». Я не смогла найти, где похоронены дети, которых я лично знала, а именно: Алия, умершая в январе 2003 года в возрасте 14 лет от спинномозговой грыжи, и Ваня П с диагнозом с-м Дауна, целиакия, умерший летом 2002 года. Моральный аспект этой картины чудовищный.
Я прошу Генеральную прокуратуру проверить:
- Почему эти дети умерли в детском доме, а не в больницах?
- Проводилось ли необходимое лечение и вскрытие после кончины ребенка?
- Почему официальная дата смерти Васи Федорова не совпадает с известной его шефу? (Контактные данные шефа при необходимости я могу предоставить).
- Те ли дети похоронены на этом кладбище, которые числятся умершими?
- А также что стало с имуществом умерших детей, которое по закону должно быть отписано государству по акту?
Беспорядок и почти полная обезличка, безымянность в захоронении воспитанников Разночиновского ДДИ внушают подозрение, что сделано это намеренно, чтобы скрыть нарушения прав детей, тяжело болеющих и умирающих в этом детском доме-интернате, а также, возможно, чтобы скрыть незаконное присвоение их имущества.
Также прошу прокуратуру проверить, как органы опеки и попечительства контролируют этот раздел работы в ДДИ и контролирует ли его вообще.
Представляется, что органы опеки пи попечительства, подчиненные также как и указанный ДДИ Министерству социального развития и труда Астраханской области, полностью игнорируют вопросы защиты прав детей, находящихся в этом ДДИ.
Знаете, почему чиновников не трогают эти безымянные холмики? потому что большинство из нас для них еще при жизни - вот такие вот холмики...

Похороны — это всегда страшно. Особенно страшно, когда умирают дети. Еще страшнее, когда они умирают внезапно.

Не читайте эту статью, если вы беременны.

Сегодня — такая красивая погода. Весна в самом разгаре... Солнце, молодые листья, тепло... И сегодня будут хоронить ребенка. Маленького ребенка, которому 3 мая исполнился всего 1 годик...

Я хочу рассказать об этом не для того, чтоб испортить всем жизнь. Не для того, чтоб вы прекратили радоваться жизни, весне, яркому солнцу... Не для того, чтоб вы дрожали над каждой царапиной своего малыша. А для того, чтоб лишний раз поблагодарили Бога за то, что ваши близкие живы . За то, что дети здоровы. Для того, чтоб вы простили шаловливому малышу размазанную по столу кашу... И разрисованные обои в прихожей. Ведь это никогда не бывает лишним, правда?

От этого никто не застрахован. Никто. Есть вещи, на которые мы не можем повлиять. Есть ситуации, в которых мы не можем помочь. Когда в чьей-то семье случается горе, мы можем только благодарить Бога, что это случилось не с нами. И лучшее, что можно сделать в подобной ситуации — не лить слезы и скорбеть вместе с несчастной матерью, а научиться сильнее любить. Больше ценить. Больше прощать. И радоваться каждому дню, проведенному с нашими детьми. Такими капризными, такими упрямыми и такими родными.

На прошлой недели умерла девочка у родственников моего мужа. Он держал ее на руках еще перед рождением нашего малыша. Эта девочка была абсолютно здоровым ребенком, не слонялась по больницам, не вызывала опасений врачей. В общем, никто и не мог предположить... Она просто заболела ветрянкой. Как-то вечером у нее поднялась высокая температура, вызвали скорую... И на следующий день девочка умерла в больнице. Вскрытие показало, что все внутренние органы были поражены ветрянкой. Редкое осложнение.

Почти все люди переболели ветрянкой. И я — в том числе. Почти все люди знают: ветрянка — совершенно безобидная болезнь... Однако люди умирают и от гриппа, и от ветрянки, и просто на ровном месте. Судьба?

Что теперь делать? Паниковать при каждом детском чихе? Запереть ребенка в стерильной камере? Каждый вечер вызывать скорую?

Нет. Просто жить и радоваться, что наши дети здоровы. Ведь подобные случаи почти невозможно предотвратить. Это — не в наших силах. И это — не наша вина. Нужно научиться понимать, что наша задача — огородить ребенка от очевидных опасностей. Научить переходить дорогу. Надевать шубу, отправляясь на прогулку в мороз (или закалить так, чтоб можно было гулять без шубы). Кормить полезной едой... Все это — наша обязанность, наша зона влияния. Но нужно также понимать, что мы не можем все предусмотреть. Не можем и не должны. Каждый день умирают дети. Особенно тяжело, когда умирают те, с кем были хорошо знакомы... Но у нас есть только один выбор — страдать, горевать, возмущаться несправедливостью мира и трястись над собственным ребенком... Или любить, ценить и благодарить за то, что есть. За то, что наши дети здоровы, за то, что наши близкие живы. Ведь если мы не будем радоваться, что же остается тем, с кем действительно случилось большое горе?

Пусть малышке будет хорошо на небесах... Господи, дай сил и веры ее матери.

На каждом ирландском кладбище есть небольшой участок, отведенный детям (в Дублине, например, он называется очень поэтично - Ангельский уголок). На них захоронены дети совершенно разных возрастов - от мертворожденных до школьных лет.

Я люблю кладбища, люблю по ним гулять. Объехал полмира, . Настало время Ирландии. Настало время детей.
Здесь уже и еще нет кельтских крестов, украшающие взрослые надгробия. Здесь каменный Виннии-пух вместо них. Их могилки усыпаны игрушками, регбийными мечами, ангелочками в стиле "вылитый Володя Ульянов" и вымпелами "Манчестер Юнайтеда".

Вот как раз в районе Конемары (которая до минувших дней была лишь непонятным словом в творчестве Сплина) совершенно чудесное детское кладбище с нужным гнетущим ощущением. И конечно цетральная статуя с ведущими к ней сердцами на земле...

А это уже кладбище в Тулламоре: (не столь конечно импозантное, непросто было снимать из-за близко расположенных друг к дружке могил)

И очень богатое детское кладбище в Galway. Детский участок тут сверкает "великолепием".
У нас такие могилы ставят либо армянам, либо братве. А тут всё лучшее детям!

хотя есть и "заброшенные" участки

Один участок кладбища сделан словно детская игровая площадка с оставленными на ней игрушками...

в "детской стилистике" офорлмены и некоторые взрослые могилы

История с обнаруженными на Урале бочками с останками человеческих плодов высвечивает сразу несколько нерешенных проблем — и этических, и правовых. Обсуждать эту мрачную тему не очень хочется, но если ее не обсуждать, потом приходится иметь дело с выброшенными бочками мумифицированных младенческих останков.

Биологические отходы класса Б

Никакого криминала следственные органы в деле о 251 человеческом плоде, сваленном в овраг возле Невьянска, не нашли. Плоды — это не люди, юридический статус у них — как у вырезанного аппендикса. Терминология, в которой идет общественное обсуждение истории с бочками, едва ли не страшней самих бочек, набитых мертвыми человечками: «медицинский мусор», «биоматериал», «биологические отходы класса Б», а то и просто «отходы». Класс Б — это отходы опасные, потенциально инфицированные и подлежащие обязательному сожжению; регулирует этот процесс СанПиН 2.1.7.728-99 по медотходам.

Как правило, больничные отделения заключают договоры со специальными организациями, которые вывозят медицинские отходы для «обезвреживания термическим способом» и «утилизации на полигоне». Проще говоря, их сжигают на мусоросжигательных заводах и вывозят пепел на свалку. Так что с точки зрения закона под Невьянском нарушены только санитарные правила. «Российская газета» заключает текст об уральской находке так: «Специалисты считают, что в данном случае говорить об этике неправомерно, разве что об экологии и загрязнении окружающей среды».

Однако в нашем обществе довольно велика доля людей, считающих, что об этике как раз и надо говорить. Да, мы все подчиняемся закону. Закон основан на научных представлениях и считает плод человеком при рождении на определенном сроке. Закон обязателен для всех. Но с зачатия или с рождения считать человека человеком — это предмет не научного знания, а личного убеждения. Люди, убежденные, что эмбрион или плод — тоже человек, противятся абортам и полагают, что выбрасывать преждевременно умерших детей на свалку — кощунственно. И если государство не обеспечивает таким детям никакого погребения, то родителям, не желающим утилизировать их как отходы, хотя бы следовало дать право похоронить их самостоятельно. Однако сделать это легально родители чаще всего не могут.

Официально детьми не считаются

С 1 января 2012 года Россия перешла на критерии Всемирной организации здравоохранения, и теперь рожденным ребенок считается не с 28, как раньше, а с 22 недель, с весом от 500 граммов (согласно Приказу Минздравсоцразвития №1687н). После этого срока ребенок при интенсивном выхаживании может выжить вне материнского организма. Ему положено свидетельство о рождении, а если родится мертвым или умрет — то свидетельство о смерти. До этого срока и с меньшим весом — не ребенок, а плод, не рождение, а выкидыш. Эти дети считаются не людьми, а «биологическими отходами».

Их родители имеют законное право забрать их тела, но чтобы похоронить тело, нужно свидетельство о смерти. Оно нужно и для получения льгот: пособия на погребение, декретного пособия и материнского капитала — так что выписывать свидетельство для похорон плода никто не будет. В 2009 году одна мать (в судебном определении — «М.»), у которой возникли проблемы с погребением рожденного на 23-й неделе ребенка без свидетельства о смерти, даже дошла до Верховного суда, требуя пересмотреть правила выдачи этого документа. Верховный суд ей отказал (Определение от 19 ноября 2009 г. №КАС09-525): в этом случае «документом, достаточным для погребения умершего», является выписка из истории болезни. Это определение — вообще, похоже, единственный нормативный документ во всей законодательной базе страны, где упоминается документальное основание для погребения плода.

На практике все происходит примерно так. Любовь Ковалева (фамилия изменена), социальный работник, рассказывает: «В 1983 году, в Саратове, я родила долгожданного мальчика в 22 недели. Он не выжил. Мне его отдали. Мы завернули его в чистую пеленку <…> и похоронили в могиле родственников».

Наталия Волкова, детская писательница, родила мертвых девочек-двойняшек в 2004 году на сроке 25 недель. «Я сразу сказала, что хочу похоронить детей, это для меня очень важно, — воспоминает она. — Но тут меня начали врачи отговаривать: зачем, мол, тебе на всю жизнь могилка, чтобы плакать, — забудь поскорее. Как это можно — забыть собственных детей?! Я написала заявление с просьбой выдать тела. Мне сразу сказали, что поскольку дети мои официально детьми не считаются, то и похоронить официально не получится. Никаких бумаг в роддоме не выдали, но дали телефон морга Морозовской больницы, куда отвезли девочек. Мы позвонили туда, поговорили с сотрудником, он подробно и очень доброжелательно объяснил: что привезти с собой, как хоронить, чтобы не вызывать подозрений у служащих на кладбище. Похоронили в собственноручно сколоченном ящичке, в могиле дедушки».
Казалось бы, сейчас приняты нормативы ВОЗ, по которым дети Любови, Наталии и гражданки М. уже были бы признаны людьми и похоронены по-человечески. Увы, не все так просто. Художница Елена Москаленко (фамилия изменена) дважды теряла преждевременно родившихся детей, и оба раза ей не отдали тела. Первый раз при старых нормах, второй — уже при новых, весной 2012 года. Ребенку, родившемуся на 23-й неделе в московском роддоме, записали вес 496 граммов и отказались спасать. «Я умоляла попробовать выхаживать его. Потом умоляла отдать тело. Мне сказали: у вас не ребенок, а выкидыш, это не человек, забудьте. Наверное, я должна была в ногах у них ползать, чтобы выдали похоронить, но не хватило моральных сил. Никогда себе не прощу», — говорит Елена.

Работа горя

Далеко не все родители готовы и хотят сами хоронить своих детей. Мать обычно начинает чувствовать плод как отдельное существо только на пятом месяце, когда ощущает его шевеления. Чем позже срок, тем тяжелее терять ребенка: 12 недель и 21 — огромная разница.

И утрату все переживают по-разному: одни уничтожают все, что напоминает об умершем ребенке, и стараются забыть его. А другим надо похоронить и отплакать над могилой. Врачи в российских роддомах обычно отговаривают забирать ребенка для похорон. «Мы сейчас обязаны показать женщине мертвого ребенка; для многих и это — травма, — говорит в приватной беседе врач московского роддома. — Мы не рекомендуем забирать тело для захоронения, отмечать потом третий день, девятый, сороковой. Это лишняя травма. Не надо зацикливаться на горе».

В России считается, что показывать умершего ребенка маме и тем более выдавать тело для погребения — это неоправданная жестокость. Некоторые матери сами не хотят этого. Лариса Клюева (имя и фамилия изменены), мать двоих детей, вспоминает о третьем: «Я после выкидыша на 12-й неделе вообще не думала об этом ребенке и ни за что на свете не хотела бы его видеть. Меня волновало только, будут ли у меня еще дети». Семьи стараются уберечь пережившую шок женщину от лишней боли, поэтому тела детей обычно оставляют в больнице, отказ забрать тело подписывают без матери, а если хоронят — тоже без нее. Оглушенные шоком матери ни на чем не настаивают. По свидетельству врачей, забирают своих мертворожденных детей вообще считанные единицы, а если речь идет о плодах до 22 недель — такого почти не бывает.

Камилла, психолог, работающий с утратой, рассказывает: «Я часто встречаюсь с ситуацией, когда мамы, не прошедшие через фазу похорон, не увидевшие ребенка, продолжают мыслями возвращаться к нему, думать, что он, может быть, жив. Если ребенка не держали в руках, не видели — его как будто нет, и работа горя не завершена. Но если мы даем ребенку психологическое право существовать, даем ему имя — матери может стать легче. Одна из моих клиенток не могла забыть свой выкидыш и спустя пять лет; она решила посадить дерево в память о ребенке — и только с этого момента горевание пошло своим чередом, и горе стало ее отпускать».

Большинство матерей, которые потеряли и не оплакали своих слишком рано умерших детей, сталкиваются с негласным общекультурным запретом на горе: нет человека — нет проблемы, о чем плакать? Забудь, нового родишь. Поговорить об ушедшем ребенке не с кем: люди боятся лишний раз ранить, не знают, что сказать, и мать остается наедине с грузом своего горя. Некоторые не выдерживают, начинают сочинять, что ребенок жив, только его продали богатым; ищут его могилу, судятся с роддомом…

Сын Вероники Верейской (имя и фамилия изменены) умер, прожив 18 часов. Матери, как водится, ребенка не показали, несмотря на ее просьбы. Она почти сразу усыновила отказника, но много месяцев пыталась узнать, что стало с телом ее сына. Сейчас, через 21 год молчания, Вероника плачет, рассказывая, как искала его: «Я больше всего боялась, что его залили формалином и показывают студентам. Через два года я нашла патологоанатома в морге, куда его отвезли, и выяснила, что его кремировали и похоронили на территории кладбища при монастыре. Но у меня нет могилы, на которую можно прийти, и я все равно вглядываюсь в лица на улицах и ищу его».

Прощание по-шведски

Многие страны позволяют скорбящим родителям считать своих детей детьми и до 22-недельного срока. Например, в Швеции (вообще известной своим спокойным, принимающим отношением к смерти) официально существуют два способа решать посмертную судьбу плода, условно их можно назвать анонимным и персональным. Анонимный способ — то же, что и в России: кремация вместе с другим «биологическим материалом». Но есть и персональный способ. В этом случае в больнице проводят маленькую церемонию, обычно при участии больничного священника (большинство шведов формально считаются протестантами). Ребенку дают имя (церемония так и называется — namngivning, имянаречение), фотографируют личико, делают отпечаток ножки и ручки на память для родителей. Видеть или не видеть плод, давать или не давать имя, нужны фотографии или нет — выбор родителей. Обычно все это бывает им нужно где-то с четвертого месяца беременности, когда ребенок обретает человеческие черты. Но бывает и так, что они просят проститься с пятисантиметровым плодом, который и в этом случае сохраняют и приносят им на салфеточке. Такую церемонию прощания иногда проводят даже после абортов, особенно тех, которые проводятся по медицинским показаниям. При клиниках работают специалисты, которые называются «кураторами»: они там именно для того, чтобы разговаривать с родителями по-человечески, информировать их о возможности выбора, устраивать церемонии, налаживать контакты со священниками (мусульмане, например, часто зовут муллу); контактировать с похоронным бюро. Впрочем, у нас к смерти относятся иначе, и шведский опыт для россиян скорее шок, чем помощь.

Так вот, об этике

Когда ищешь, как похоронить умершего кота, — все понятно: есть специальные ритуальные агентства, кота можно за отдельную плату индивидуально кремировать и получить урну с пеплом. Но когда ищешь, как похоронить ребенка, рожденного до 22 недель, находишь только СанПиНы по утилизации медотходов. Государство и само не гарантирует в этом случае достойного погребения и выбора семье не оставляет. Нет никакой легальной и понятной альтернативы больничной утилизации. А общество может помочь матери только рекомендацией «забудь».

Так всем легче: прикинуться, что этих детей совсем нет и никогда не было. Унести, спрятать, сжечь, забыть, не видеть в упор. Сделать вид, что в истории с пресловутыми бочками все упирается в вопросы санитарии. Да, но только в вопросы душевной санитарии: это прежде всего для нас, живых, психически антисанитарно выбрасывать наших мертвых на помойку, от этого происходит общая гангрена всего социума. Хотя мертвым, наверное, все равно.